ГАНЯ — ПОЭМА ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Голь, мальчонка семилетний,

Но и я в тот судный день,

Понимал, что кто-то вредный

Гонит табор наш к беде,

 

Что суды и пересуды,

Разговоры у Баро —

Звон чужой, пустой посуды

Без похлёбки и маро*

 

Но манила неизвестность

Новой жизни и влекла

Школа, грамота, оседлость,

Пятистенок край села …

 

После долгих разговоров

Часть цыган сказала : — Нет,

Не гляди, Баро с укором,

Мы не примем твой совет.

 

Оставайся сам в колхозе

И паши за трудодни,

Нам плевать на их угрозы,

Мы свободны, извини,

 

И пошли. В шатрах остались

Те, что были победней,

Те, что злыднями считались

Те, что проще и скромней.

 

Рассудить: все были правы

Всяк по-своему, но так

Прокормить  детей ораву,

Трудно, если ты бедняк,

* Маро-хлеб (Цыг.)

 

А отнимут лошадёнку,

Без неё куда пойдёшь,

А в колхозе на подёнку

Как — никак переживёшь.

 

Что ушли, те всё иначе

Рассудили по уму,

Мол живём мы всех богаче,

Не подвластны никому

 

Ты, Булганин, нас не знаешь,

Дверь закроешь, мы —  в окно

Нас тюрьмой не напугаешь

Отобьёмся всё равно.

 

Сборы быстрые случились.

Вечер  дёрнул повода.

По — отдельно укатили

Девять бричек кто куда.

 

Кто куда, и на ночь глядя.

Сколько слёз скатилось с глаз!

Видно, был слепым тот дядя,

Что подписывал Указ?

 

Все тогда так рассуждали

Глядя в сумрак  затяжной.

Семь семей рассвета ждали,

Как беды очередной.

***

Ностальгия! Течёт и струится

Холодок проливного дождя,

Его капель живую водицу

Ни испить, ни потрогать нельзя.

 

Белым дымом окутаны дали

Птичий покрик над тучным жнивьём.

Как мне помнится, всё-таки дали

В старой пуне* цыганам жильё.

 

Семь семей разместились под осень

Под испревшей соломой её.

Сорок душ наделили вопросом,-

Как тут жить, где живёт вороньё?

 

Может, стоит поставить палатки,

В ней, внутри, снег и дождь — не беда.

На бумаге все чинно и гладко,

А коснулось — всё та же вода.

 

Кони стали всеобщим достатком.

Ностальгия, не трогай меня,

Получалось в том новом порядке:

Всё легло на весы трудодня.

 

Но  обрезаны вожжи желаний,

Тут, мой милый, желай не желай,

Пункты общих колхозных собраний,

Коль колхозник, давай выполняй.

 

Шесть цыган в полеводстве трудилось,

И Баро был у них звеньевым,

Так как осень,- лопаты и вилы

Под их крестики выдали им.

 

Бабы, что хиромантию знали,

И гадали, да так, — будь здоров,

Чтобы мёдом им жизнь не казалась,

Обихаживать стали коров.

 

Хадонёнку, что был ещё молод

И горяч, как в кострище огонь,

* Пуня-сарай для хранения снопов льна.

 

В хилой кузне доверили молот,

Наковальню и старенький горн.

 

Ну, а маму мою, то бишь, Ганю

Посоветовал, видно, Гладков,

Сам парторг Иван Палыч Ананьев

В  Дом культуры послал худруком.

 

Тот Ананьев мужик был речистый,

Слов в амбарах  ума  целый воз:

-Из  селян нужно сделать артистов,

Чтоб и песнею славить колхоз!

 

Мама, помнится, очень смущалась,

Потому как была молода,

Но, что делать, она не боялась

Что ни есть, никакого труда.

 

До зазимок все наши трудились,

Как Устав, как их совесть велит.

Мы, их дети, все в школе учились,

В общем, стали в колхозе свои.

 

Хор колхозный запел так, как надо,

Всяк старался трудиться, как мог,

Полеводов, доярок бригады

Награждал предколхоза, парторг,

 

Кто ковры, радиолы, медали

Получил за итоги труда,

Три  Почетные грамоты дали

Нашим таборным людям тогда.

 

Хадонёнок, Баро, ну и Ганя

Заслужили у власти наград,

Остальные же наши цыгане

Каждый в чем-то, но был виноват:

Индрико припоздал к разнарядке,

Скот Панаса стоптал зеленя…

У цыган с дисциплиной порядки

Не заладились с первого дня.

 

Не ропщи, фараоново племя!

Это только начало начал.

Но теперь ты — единое с теми,

Кто страну с Октябрем обвенчал.

***

Созвучье жизни и стиха.

Поэт, как тот пророк.

Возвышенна или тиха,

Стоит над музой Бог.

 

В мерцанье звёздного огня,

При свете двух светил

Бог вместе с музою меня

Однажды посетил.

 

Я перст господний и слова

Той музы молодой

Услышал: — Сила волшебства

В молитве над бедой.

 

Слова молитвы коротки,

Но если ты — поэт,

Любым страданьям вопреки,

Твори молитву из строки,-

Таков тебе совет.

 

О, сколько же черновиков

Я изорвал во мгле

Больших и малых чердаков,

При свете на земле!

 

Не счесть словесной шелухи,

Как боли, лжи не счесть.

Не всё, что пишется, — стихи,

Крест и у слова есть.

 

И он тяжёл, но не спеша

Я этот крест тащу,

С чем согласуется душа,

У чувств слова ищу.

***

Время шло. Зима ругалась

С наступающей весной,

То снегами вдруг швырялась,

То,  меняя норов свой,

 

Тихой сапой отступала

Затаившись вдалеке,

Но весна вовсю ломала

Талый лед в Двине-реке.

 

После зимней передышки

Суетиться стал народ,

Знают все не понаслышке:

День весенний кормит год.

 

Всё в селе готово к севу

Семена и трактора.

Агроном Хмелёва Ева

Ждёт когда придёт пора.

 

А пора не за горами,

Ева чувствует: вот-вот

 

Над колхозными полями

Нутряной парок пойдёт

 

И земля задышит жаждой

Вспашки, клубней и зерна.

Тут, при севе, важен каждый:

Хоть работа всех видна

 

В урожае только будет,

Он всему свой счёт ведёт,

Из стари известно людям:

Как посеял, так взойдёт.

 

День за днём всю зиму эту

Был с колхозом заодно

И Баро, вставал с рассветом,

Собирал и вёл звено

 

Делать всё, что им  по силам,

А за миг до посевной,

Загрустил, душа просила

Воли бывшей кочевой.

 

Он старался отступиться,

Но душа сильней была,

И, устав с душою биться,

В ночь уехал из села.

 

Перед самой посевною,

Той же ночью заодно,

Вот ведь племя кочевое,

Вслед за ним ушло звено.

 

У Хмелёвой дрожь по коже

И мурашки по спине:

-Как уехал? Быть не может!

Кто позволил брать коней?

 

К участковому. Богданов

Всем известный Николай

Заявил, что тем цыганам

Путь один — в «браслетах»  в рай.

 

Мол, свяжусь с другим районом

И своих предупрежу.

Все равны перед законом,

Звеньевого посажу.

***

В предобедье Хадонёнок

Лемеха к плугам ковал,

Спецзадание района

В длинном списке добивал.

 

На пороге участковый:

-Выходи на разговор!

Александро весь багровый

За Богдановым во двор,

 

Вытер руки о передник,

Поздоровался, присел.

Пошутил:

— Как поп к обедне,

Ты, Богданов, прилетел!

 

Коли так, давай обедать,

Тут мне Ганя собрала

Тормозок со всякой снедью.

Доставать?

-Прости, дела!

 

Мне теперь не до обеда,-

Капитан, присев, вздохнул.

-Как никто, ты знаешь деда,

Что лошадок умыкнул,

 

А за них, ты тоже знаешь,

Полагается тюрьма.

-Ты про этих намекаешь,

Что давно сошли с ума!-

 

Хадонёнок в капитана

Вперил острые глаза,

Всё, мол, знаю о цыганах

И сказал бы, да нельзя,

 

Тайна тайн, хоть без печати,

Но надёжнее замков.

Участковый тих  некстати,

Зорок взгляд из — под очков.

 

-Где они, в какие ляды

Понесло твоих братков?

-Извини, Баро мне дядя,

Но не знаю, не готов

 

Отвечать за то, что кто-то

Всех повёл на старый путь.

Нынче правда, как болото,

Может тиной затянуть.

 

-Ладно,- бросил участковый

-Совесть ест, не говори.

Только знай: закон суровый

Вдруг как шапка загорит?

 

— Не пугай, я не участник,

Не беглец, как те, не вор,

И давай по этой части

Завершим наш разговор.

-Из цыган я многих знаю

И язык их понимаю,

Их традиции, фольклор

Мне знакомы с детских пор…

 

Встал и сел опять Богданов,

И, минуту помолчав,

Вдруг добавил: — Очень странно,

Что же он, тебя не взяв,

 

Укатил куда не глядя?

Смысл не вяжется, мой друг!

Как никак, Баро — твой дядя!

Сандро молвил: — Не досуг

 

Мне с тобою, участковый,

Говорить про чью-то жись,

У меня  обед готовый,

Будешь есть, иль побежишь?

 

-Побегу, а как иначе,

Ты помочь боишься мне.

Тут, прости, за всех ишачишь.

Как помочь — все в стороне.

 

— Ну, не я тебя назначил.

Сам работу выбирал,

А теперь, как баба, плачешь.

У ментов всю жизнь аврал!

 

-Это точно! — согласился

С Хадонёнком  Николай,

На скамейке стол накрылся.

-Сало, яйца… Хлеб ломай.

 

Всё, что бог послал и Ганя,-

Произнёс цыган кузнец,-

В Польше слово есть «снеданье»,

То есть — пища… Ганя спец

 

У меня по этой части,

Сотворит из ничего…

-Ты, Лександро, с Ганей счастлив!

Любишь сына своего!

 

А вот я, признаюсь, честно,

Редко дома, весь в делах.

Нас с женою, как известно,

Больше служба развела…

 

-Не жалей… Судьба глазаста.

У всего — свой точный срок.

А  краса деревни  Настя

На сносях…Не твой порок?

 

-Было, каюсь. Кто безгрешен?

— Этот грех не замолить.

-Я не спец по части женщин.

-Спец был пузо сотворить.

 

-Всё.  Кончай про это дело.

Ты и сам не лыком шит.

Ганька, видел, потолстела,

Девка будет иль мужик?

 

-Хоть убей меня, не знаю,

Будь, кто будет. Видит Бог,

Я  хотел бы дочку Раю,

У меня ведь есть сынок.

 

-Молоко своё? Корову

Ты ещё не приобрёл?-

Николай спросил, сурово

Глядя в небо, где орёл

Или коршун кругом вился

По-над выпасом коров.

-Нет, коровы не добился,

А за так, за будь здоров

 

Могут только в конокрады

Записать тебя «друзья».

Лошадей забрать – все рады,

Как обратно, так – нельзя.

 

Портсигар раскрыв, не глядя

Участковому в глаза,

Хадонёнок молвил, — Дядя

Как – то, походя, сказал:

 

-Нам, цыганам, веры нету,

Будто нация – вина.

Обратишься к сельсовету

Насчёт хаты, — тишина.

 

У завхоза дров попросишь

На коняге привезти,

Тот с укором злобно бросит:

— Лес, мол, надобно взрастить!

 

И во всём такая мука,

Что ни дверь, то — канитель.

А закон – статьи в науку.

Вот и съехали отсель.

 

-Ну, а ты что не поехал?

Николай достал кисет.

-У меня  на то  помеха,

Мне назад дороги нет.

 

-Ганя, стало быть, виною?

Так рожали и в меже!

 

-Сам не знаю, что со мною,

Знать, не тот цыган уже.

 

Прикипел я к этой кузне,

Для кого кую — поймут.

Подожди, а что ты грузишь?

Всё пытаешь, баламут!

 

Зря ты, Коль, меня пытаешь.

Не про то, мой друг, поём.

Ты цыган немало знаешь:

Мы своих не предаём!

 

Так что, лучше без обиды

Обойди ты  мой забор,

Не получится, как видишь,

Наш с тобою разговор.

 

-Не пытаю, а стараюсь

Глубже в душу заглянуть.

Что ж, трудись. Удач желаю!

Я  пошёл!

-Счастливый путь!

 

И, подумав;- Норов волчий —

Во все дыры нюх совать,

Хадонёнок встал и молча-

В кузню, лемех доковать.

***

Тюрьма. Не там ли в муках и во тьме

Под сводами, что заменяют небо

В баланде жидкой и в кусочке хлеба,

В одежде, что тепла не по зиме,

Светлеют мысли, чистятся сердца

Томимые обрубленной свободой

Сынов многоязыкого народа,

Удел  их — с властью драться до конца.

***

У всех, конечно, промахи свои,

Свои грехи большие и не очень,

Здесь что ни «дело» — с номером подстрочник,

В котором  есть погромы и бои,

И кровь ручьём, и слёзы матерей

По убиенным сыновьям и дочкам,

Но есть «дела», где над статьёю  строчка

О краже из колхоза лошадей…

И нет ни слова — чьи они и как

Попали на колхозные конюшни.

Кто «дело» вел, закона был послушник,

Старательно впечатал «вор» и «враг».

Три года  для кого-то малый срок,

Особенно для тех, кто в тюрьмах «местный»,

Но этот срок — шаг в пропасть, мрак кромешный.

Для тех, кто здесь, на зоне, « сосунок»,

И Головешкин, то есть, он, Вано,

Иван, а по – простому дядя Ваня,

Так звали вожака  теперь цыгане,

Сидевшие в тюрьме с ним за одно,

Воспринял приговор сей, как итог

Черту подведший под его судьбою,

Но крест нательный, что носил с собою,

Внушал ему: был терпеливым  Бог.

И он сносил обидные до слёз,

Слова, тычки и кровные побои,

Так как Баро всегда владел собою,

Крест арестанта он достойно нёс.

И вот, как хочешь, так и понимай,

К начальнику привел его конвойный,

Где в кресле, нога на ногу, спокойно

Чаёвничал Богданов Николай.

 

-Садись, Иван! — начальник приказал.

Баро ответил: — Вдоволь насиделся!

Наполнив чашку чаем,- Куда деться,-

Майор Богданов искренне сказал,-

Обиды полнят душу через край

И всё ж ты позабыть их постарайся,

Попей чайку и тут же собирайся

На пересуд! И зла не поминай!

Баро запомнит серый, звучный зал,

Слова защиты, вывод прокурора,

Пустой перрон, в отшибе за которым

Томился ожиданьями  вокзал

И поезд и плацкартный тот вагон,

Дорожную расслабленность на лицах,

Усталую седую проводницу

И за окном кружащихся ворон…

Богданов сел напротив и молчал,

Давал Баро  на воле отдышаться,

От подступивших дум, что суетятся

В бедовой голове. А поезд, знай, стучал.

И вот он тот разьезд и семафор

И  скрежет тормозов, и  проводница

Подсказывает  им поторопиться,

На «о» по-волжски делая упор.

Баро к окну вагонному прилип

И видит ту дорогу, по которой

Везли его  в колючие заборы,

Где он два долгих года срок пилил.

«Два года жизни, как коню под хвост,

Попробуй их верни, прошли впустую.

Условный год, даст бог, перекантую».

Ступил ногой на землю насыпную

И силос в нос ударил и навоз.

-Что встал? Пошли!- заторопил майор,

— С версту придётся топать без машины.

Баро молчал без видимой причины,

За переездом  высился бугор,

На нём  галдела целая толпа

 

Людей колхозных, стоговали сено.

И  грузно опустившись на колени,

Перекрестившись, прошептал: — Судьба!

***

Не одна в поле берёзка колыхалась

Рядом с нею и осинушка шаталась,

Ой, и ёлушки, сосёнушки качались,

Жёлты листики над травушкою стлались.

Дни осенние дождями  песни пели,

Ветры буйные про зимушку галдели:

-Ой, начнет зима трясти свои  кудели,

Станет всё вокруг печальней и скудее.

Ох, и что ж вы красно лето проглядели,

И на что вы поистратили недели?

-А мы листики, хвоиночки кормили,

А мы росами их чистыми поили.

Над корнями будут стыть они всю зиму,

Чтобы сгинуть от мороза не могли мы!

***

Двухэтажный новый дом.

И вода и газ  при нём,

Ванная и туалет,

Лишь жильцов в том доме нет.

Их  сейчас поочерёдно

Вызывает сельсовет.

 

Первыми пошли Цветков,

Сильбильды и Коротков,

Селиверстов и Цуканов

Зорин, Семин и Иванов,

Семихат, Фролов, Лихванов

И знакомый нам Гладков.

 

Как на праздничный парад,

С блеском воинских наград

Старики пришли, присели,

Отмечали: в самом деле,

Хоть давно прошла война,

Помнит подвиг их страна.

 

В это время коридор

Вёл cтепенный разговор:

-В доме всех квартир двенадцать.

В списке, стало быть, шестнадцать,

Получается, что, братцы,

Нас из списка под забор?

 

-Да! Довольно-таки странно,

Что ж они тогда цыганам

Обещали дать – не дали,

Получается, налгали.

Оторвали от работ!

Сельсовет жильё даёт!-

 

Зашумел цыган Крюко.

-Нам тут сидя всё легко,-

В разговор вступил кузнец,-

-Ай, да Крюко – молодец!

Люди больше твоего

Трудятся и ничего.

Критикуешь? Что с того?

 

Ветераны всей гурьбой

Вышли  и пошли домой,

Дверь открыла секретарша

Полуэктова Наташа,

Взглядом шум весь осадив:

-Головешкин, заходи!

Встали трое. Не поймут

Кого первого зовут?

 

Крюко встал и встал Ващёнок,

Вместе с ними Хадонёнок,

Но Наташа подсказала:

-Александра в зале ждут?!

Хадонёнок в дверь и в зал,

У порога  кепку снял.

 

-Александр, не стыдитесь,

Подходите, распишитесь,

Что квартиру получил.

Расписались? Вот ключи.

Ветеран войны труда,

Заходил сейчас  сюда,

От квартиры отказался,

Вас просил вселить туда.

 

Как там Ганя? Как сынок

Ваш второй?

В детсад не срок?

Задают вопрос селяне

На работу выйдет Ганя?

 

— Летом Ване стукнет два.

Что  о Гане, то едва ль.

За жилье .Храни вас Бог!

Но я даже на порог,

Не ступлю в квартире этой,

Рассудите сельсоветом,

Как в ней жить, когда Гладков

Иван Львович не здоров.

 

Вы бы жили, я б не смог!

-Но Гладков ведь сам решал,

Заявленье написал,

Мы учли его решенье,

Ваши с Ганею мученья

В старой пуне столько лет.

Дом один. Другого нет,-

 

Пояснила  секретарь.

-Нет, Наташа! Ты представь,

Как глядеть в глаза  я буду

Всем колхозным нашим людям!

Скажут: вот мол, идиот

На  чужом добре живёт.

Так что лучше помолчи.

Знаю, как Гладков ворчит.

 

Мы с Иваном разберёмся,

На  его жилье сойдёмся

Он придёт, я в том уверен,

Забирать свои ключи.

 

И пошёл. А  сельсовет

Продолжал приём. В обед

Тем, кто ждал, всем стало ясно,

Что трудились  не напрасно,

Дождались – таки  своей

Кто квартиры, а кто — хаты

Все одиннадцать семей.

 

В их числе семья  Ващёнка,

Семьи Крюка, Микитёнка

И Матуси,  и Панёнка,

Индрико, Жука, Кунёнка,

И Гладков решил, что вселит

В старый дом свой Хадонёнка.

 

Не остался вне вниманья

Головешкин дядя Ваня,

На собрании колхоза

Сам Богданов вёл серьёзный

Об Иване разговор,

Доказал: Баро — не вор

И решил-таки вопрос,

Дал Ивану дом колхоз.

***

Там под городом Жарки,

Там в селе большом Борки,

Там в сплетении судеб

Мы растили лён и хлеб

И свеклу и кукурузу

Коноплю и мак…В Союзе

Наркоты  тогда не знали,

Больше все употребляли

Водку, спирт и самогон,

Бражку. Помнится, бидон

Возле фермы у оврага.

Мужики тогда ватагой

Осушили жидкость ту

И давай играть в лапту.

Час играли или два.

Чья шальная голова

Надоумила цыган

Взять коней и на лугах

У реки, у водокачки

На конях устроить скачки.

Ящик водки – приз серьезный.

И вот весь табун колхозный

Вдаль от стартовой черты

Полетел на три версты,

Получилось, как  не странно,

На конях – одни цыгане.

Гики, крики, звучный смех.

Обошёл, конечно, всех

Конь по кличке Кипарис

Получив законный приз,

Хналька, снял с коня узду

И, шутя, сказал: — Пойду

Я домой, пожалуй, братцы!

Все: -Куда! Ты издеваться

Вздумал, Хналька, не шути.

Приз  оставь, а сам иди!

 

Пили вплоть до первых звёзд.

Утром встал в штыки завхоз:

-Кто катался на конях

На телегах и в санях?

Кто позволил брать коней?

Всех лишаю трудодней!

Все, смеясь, цыгане лгали

Мы коней, мол, обучали

На дистанции ходить.

Мол, Пахомыч, погоди!

Почём зря не бей тревогу.

Ну, кутнули мы немного,

Отработаем с лихвой

Мы проступок этот свой.

Хоть Пахомыч был суров,

Но решил без «докторов»

Обойтись на этот раз:

-Меры нет, так пейте квас,

Квас не водка – пронесёт,

Но от гибели спасёт!

Нарушители трудились,

Словно кони, в потном мыле,

На току, в полях, на  дойке

После той головомойки.

***

Времена… Пора настала

Осмотреться: всё ли так!

Жизнь асфальтом укатала

В тот колхоз былой большак.

 

Где стояла раньше пуня,

Где в подлеске ветер пел,

Где я, малый, в  полнолунье

В небо звёздное смотрел,

 

Встали улицы рядами

Лишь антенны и видны,

Палисадами, садами

Все дома  озелены.

 

И ни брички, аж обидно,

«Лады», больше «Москвичи»,

Вот один из них, как видно,

В путь собрался и урчит.

 

Кто-то там черноголовый,

Долговязый, словно клён,

Уложивши груз пудовый,

Собирается в район?

 

Боже правый: Никанёнок!

Неужели это он?

Нет, скорей Иван Ващёнок

Урожай везёт в район!

 

Постарел цыган бывалый,

Но копна на голове,

Да и взгляд всё тот же шалый,

Знай,  искрит из-под бровей.

 

-Как живётся?

-Понемногу!

Ты, Коль, мамку навестить?

-Да, дядь Вань!

-А я — в дорогу,

Надо мёд в район свезти.

 

Нынче мало медоноса.

Сбили холод и дожди

И осталась Гулька с носом.

Будет время, заходи.

 

Развернул  машину дядя,

Ярко фары засветил

И вперёд, на зорьку глядя,

По дороге покатил.

 

Так со мной не раз бывало,

Вот такая, брат, напасть:

Мысль бродила, где попало,

Наконец пришла, нашлась.

 

Уезжал когда был молод,

И сестра писала мне,

Что колхоз разросся – город,

Отчий дом в той стороне,

 

Что напротив телевышки.

Вижу вышку всю в огнях,

И  автобус, так уж вышло,

Не туда завёз меня.

 

Вот идёт мужик.

— Скажите,

Чтобы долго не петлять.

Где тут Ганин дом?

-Идите

Вплоть до вышки, там опять

 

Повернёте к светофору

И за ним рукой подать,

За колхозною конторой,

Ганин третий дом видать.

 

Борода рыжеволоса,

Цвета рыжего усы.

-Можно я задам вопрос вам:

-А не Ганин ли вы сын?

 

Я  к нему:

— А вы- Кунёнок,

Бывший таборный Баро?

Он, смеясь: — А Хадонёнок

Батька твой? Сыр ла кило

 

И традава пэрэ фелда.

Нэ, мишто, явэн дрэ кхэр.

Нанэ миро пэ тумэндэ,

Розурняндынэ – попэр!*

 

Постарел  Иван Кунёнок,

Маня, шустрая всегда,

Тут же стол, поверх клеёнок,-

Гостю  лучшая еда.

 

Посидев, повспоминали

И о жизни кочевой,

И о той, что власти дали,

Поначалу плачевой.

 

-Что ж потом, дядь Ваня было,

Когда вышел из тюрьмы?

-Поначалу сердце стыло,

Жил, как будто бы в займы

 

Год иль более, не помню,

Жгла обида аж до слёз,

Припирало к горлу комом

« Я, Баро, мешу навоз!»

В пору было удавиться

Или в прорубь головой.

Тут отправили трудиться

В лес. Валили сухостой.

 

* Как возьму кол и погоню по полю.

  Ну, хорошо, пойдём в дом.

  Нет мира на вас. Разлетелись,

  попробуй найди! (Цыг.)

 

Но потом весна приспела,

Посевная, труд в полях,

И душа моя запела

Хлеще птицы — соловья.

 

Незаметно наступила

Пенсионная пора…

Чего не было, что было?

Вот коня купил вчера!

 

Он и нужен и не нужен

Нынче в тракторной стране?

Обронила Манька мужу,

Отдыхая в стороне.

 

Аж заёрзал дед Кунёнок,

Подскочил, потом присел:

— Нам, кочевникам, с пелёнок

Быть с конями Бог велел!

 

…Я ушёл. А  он остался,

Дядька мой  на том крыльце,

Видел я, как взгляд метался,

Как  морщины на лице

 

Неожиданно осели

Глубже. Дядька  старше стал.

Затоскуешь в самом деле,

Коль Господь детей не дал.

 

Ну, и мама постарела,

Как икона в образах,

На меня теперь смотрели

Только прежние глаза.

 

Будто стала ниже ростом,

Словно некуда расти.

 

Семь детей родить не просто,

А растить и увести

 

Прочь от вязкого беспутья

И на путь наставить тот,

Что, судьбу не баламутя,

К счастью трудному ведёт.

 

Хадонёнок кузню бросил,

Не дает доход ковъё,

И подался без вопросов

Как  рома, во «Вторсырьё».

 

Там получше, худо — бедно

И, конечно, не за так,

Получаешь ты не медный,

А  бумажный свой пятак.

 

Братья  тоже не гуляют,

После школы всей гурьбой

На телеге в лес гоняют,

Рубят, валят сухостой,

 

Грузят хором, поставляют

На дрова  в родной колхоз,

На обувку добывают:

Три с полтиною — за воз…

 

ПАМЯТЬ — тысячи мгновений.

Стрелки знай себе  идут,

Убыстряя постепенно

Долготу часов, минут.

 

Старость, склонная к раздумьям,

Чаще роется в былом,

 

Утром днём, и в полнолунье,

Каждый роется в своём

 

Отведенном жизнью сроке,

И старается найти

Те кастальские истоки,

Те заветные пути,

 

От которых поздно ль рано,

Но теплеет на душе

У бродячего цыгана

И оседлого уже.

 

Гани нет… Нет  Хадонёнка…

Кузня — в прах и сгнил шатёр.

У меня, их цыганёнка,

Всё, что есть с тех давних пор,-

 

Кнут моим отцом плетёный,

Слово мамино в ушах,

В жизнь бродячую влюблённость

И широкая душа,

 

Ну, и память, что без срока

Будет жить  в сердцах детей,

Как тепло следов_глубоких

Самых близких  мне людей.